И Хенрик Бернер.
Я сейчас Сирен. Мне показалось, что я начал различать контуры банального любовного треугольника.
Но Асбьерн Сэвог сгорел полтора года тому назад — так мы считали до сегодняшнего дня.
И кто подтвердил его смерть? Сирен. И Александр Латор.
Другими словами, сейчас было важнее, чем когда-либо, отыскать Латора. Однако сейчас я точно был не одинок в стремлении отыскать его. Полиция сейчас должна будет утроить свои усилия. Оставалось только надеяться, что наши поиски завершатся более удачно, чем это было в случае с Сирен Сэвог. Моя недельная квота на трупы была уже давно более чем выполнена. Сейчас мне хотелось бы обойтись без трупов, по крайней мере недели две.
Свежий труп — это одно, а полуторагодовой давности — совсем другое. Потому что если Асбьерн Сэвог был достаточно живым для того, чтобы расхаживать по Бергену и оставлять кругом отпечатки пальцев, то кто же тогда сгорел в том доме? Это будет не так-то легко выяснить. Если только нам не поможет Александр Латор. Если, конечно, мы найдем его.
Но тут мои мысли были прерваны. Из дверей отеля выплыла Кари Карсте, с очками на кончике носа и в прелестном коротеньком вельветовом костюмчике за полторы тысячи крон, с папкой для бумаг в одной руке и ключами от машины — в другой.
Она уже собиралась открыть дверь белоснежной «хонды» крошечного размера, когда я возник у нее за спиной и в своем обычном стиле прохрипел, как саксофон:
— Пора бы нам перестать встречаться подобным образом, Кари…
От неожиданности она вздрогнула, но в ее глазах я заметил промелькнувший испуг. Однако она тут же взяла себя в руки и ответила:
— О, это ты.
— Мы постоянно наталкиваемся друг на друга. В самых невероятных местах.
Она холодно посмотрела на меня.
— Одно из отделений нашего концерна имеет здесь склад. Я заезжала, чтобы оформить бумаги для ночной отправки грузов на платформу Статфьорд А.
— Продукты?
— Нет, женщин, — парировала она.
— Меня это нисколько не удивит. Судя по отелю. А я думал, ты сегодня больна?
Она отвела глаза.
— Мне пришлось заняться бумагами самой.
Она вновь принялась открывать дверь, поэтому я поспешил со следующим вопросом:
— Ты не заметила, какой здесь подняли шум?
— Шум? — Она открыла машину.
Я легко ответил:
— Да так, ерунда. Какая-то девушка выбросилась из номера на четвертом этаже. Ничего интересного.
Она со злостью посмотрела на меня.
— Не смей так со мной разговаривать! Это — ужасно…
Я кивнул.
— Еще одна ужасная история, связанная с семейством Бернеров.
Мне показалось, что она собиралась что-то ответить, но в последнюю минуту передумала.
Вместо этого она уселась в машину. По всей вероятности, в этот вечер все так и будут поворачиваться ко мне спиной, оставляя наедине со своими вопросами.
Однако, я все-таки успел задать ей один из них:
— Ты ничего не слышала от Алекса?
Она посмотрела на меня.
— Нет. А почему, собственно, я должна была от него что-нибудь услышать?
— Да нет…
Это было все равно что кричать в лесу — в ответ на свой вопрос вместо ответа получаешь другой вопрос.
Она захлопнула дверь машины, но, прежде чем уехать, опустила стекло и сказала:
— Поверь мне, Веум, я ничего не имею общего со всем этим.
Я наклонился к ней. Сегодня вечером она надушилась новыми духами: духи — оформление бумаг для отправки грузов. Терпкий аромат, способный пробудить к работе спящих рабочих. Я ответил:
— Люди, которым я нравлюсь, называют меня Варг.
Ее голубые глаза стали ледяными.
— Тогда меня вполне устроит продолжать звать тебя Веум.
Она подняла стекло, и «хонда» выплыла на дорогу, подобная ледоколу на пути в Мурманск.
Я уселся в собственный автомобиль. Поскольку никто не перевесил знака, запрещающего стоянку автомашин, мне удалось найти его без труда.
Сейчас в программе у меня значилось очень серьезное дело. Я решил взяться за него безотлагательно и раскрыл записную книжку на листке с адресом Карин Бьерге. Но я не стал заранее предупреждать ее о своем визите.
Она жила в многоквартирном доме на горе Флейенбаккен, рядом со старым Школьным садом, где созревали овощи в ожидании умненьких школьников, которых приведут сюда на экскурсию. Сам я никогда там не был.
Она жила на третьем этаже, и на двери квартиры стояло только ее собственное имя.
Перед дверью я немного замешкался, но затем позвонил. Она открыла буквально через полминуты после звонка. Удивленно улыбнулась, но, увидев выражение моего лица, сразу погрустнела и без слов отошла в сторону, пропуская меня в квартиру.
Я снял плащ в уютном коридорчике со старомодными плетеными тряпичными ковриками на полу и фотографиями старого Бергена на белых стенах.
Она провела меня в среднего размера гостиную, которая казалась маленькой из-за грандиозного вида на город, открывающегося из окна. Перед нами лежал как на ладони весь Берген — от Левстаккена до подвесной дороги Флейен. Посреди города расположилось похожее на высокогорное озеро в Германии Большое озеро Люнгегорда. Малый Манхеттен своими зданиями, похожими на редкие зубы в челюсти волка, закрывал неоновые огни рекламы в центре.
На стенах гостиной висели картины в пастельных тонах, а мебель была вся из светлого дерева. На столе стояли живые цветы в вазе. На стеллаже у стены переливался разноцветными красками маленький телевизор, а на остальных полках расположились книги самого разнообразного формата и расцветок. Эти книги явно читали, а не просто поставили для красоты. Проигрыватель и радио купили, судя по внешнему виду, довольно давно, а если сравнить их с техникой Александра Латора, то это были просто монстры из прошлых времен — времен моей молодости.
— У тебя очень уютно, — сказал я.
Карин не ответила. Она в ожидании смотрела на мое лицо.
Однажды — в прошлый раз, когда я нашел Сирен, — я приезжал к ней в квартиру на Сандвиксиден. Она импульсивно обняла меня, и я почувствовал на щеке ее губы, а когда обернулся к ней, чтобы что-то сказать, то она не отстранилась, и я прижался к ее губам, мягким, душистым, как черешни. Несколько минут мы целовались, забыв обо всем на свете. Но тогда еще я был женат на Беате, а она…
Ничего большего между нами не было. А сейчас мы вот опять встретились, став на тринадцать лет старше. Но в этом могло быть и преимущество. Ведь теперь мы уже не так подвержены импульсивным объятиям, зато наверняка не удовлетворимся одним только поцелуем.
Я посмотрел на нее. Она была по-домашнему одета в потертые джинсы и белый блузон навыпуск. На ногах — тонкие белые махровые носки и удобные шлепанцы. Волосы растрепались, а на лбу пролегла глубокая морщина. Она явно была озабочена. Что-то в ней неуловимо напоминало актрису Джессику Ланж.
Она ждала.
Я обошел ее, не в силах выдавить из себя ни слова. На полке стеллажа стояла в рамке свадебная фотография Сирен и Асбьерна Сэвога. Я остановился рассмотреть ее повнимательнее. Сирен была точно такой же, какой я ее помнил, но с загадочной улыбкой на губах и с красиво уложенными волосами. Асбьерн же выглядел типичным представителем своего самоуверенного поколения.
Я уже протянул руку за фотографией, когда Карин прервала молчание:
— Не бойся, Варг. Я знаю, что что-то случилось.
Я повернулся к ней.
— Мне очень трудно сказать тебе это, Карин.
Она с первых же слов поняла, что именно произошло, как будто уже все давно знала. Губы ее задрожали, в глазах появились слезы:
— Она…
Я кивнул.
— Да, она — умерла. Я был там — совершенно случайно. Но приехал слишком поздно. Я ничем уже не мог ей помочь.
Из ее глаз струились слезы, и в течение нескольких секунд она состарилась лет на десять. Я подошел к ней, притянул к себе и обнял. Она была бесчувственна, как тряпичная кукла.
Когда она перестала плакать, я рассказал ей все по порядку. Она сидела, не говоря ни слова, только комкала в руках платок, да лицо то заливало краской, то становилось мертвенно-бледным. Джессика Ланж в «Деревне», а сам я чувствовал себя таким же серым и ничтожным, как Сэм Шепард.
— Наверняка тебе позвонят из полиции. Или священник. Но я чувствовал, что должен был быть первым… кто сообщит тебе об этом.
— Я рада, что ты был первым, — надтреснутым голосом проговорила она.
Я почувствовал, что трещины в своем собственном голосе мне надо скрыть во что бы то ни стало. Поэтому я постарался спросить как можно спокойнее:
— Я могу тебе чем-нибудь помочь?
Я собирался уже уходить, когда решил подойти к полке и рассмотреть лицо Асбьерна Сэвога, чтобы потом иметь возможность при необходимости извлечь его из памяти.